Этрог - плод райского сада

Некод Зингер

Этрог (Citrus medica), именуемый за пределами еврейского мира цитрон, citron, cedrat, citronnier des Juifs, cidra, poncil, poncidre, cedro limon, cidrao, cedrone, cedratzitrone, citroen, beg-poora, limau susu, som-mumanao ripon, thank-yen, tipolo, kou-yuan и даже, согласно Теофрасту, «персидское яблоко» — деревце невеликое, от 2 до 4 метров высотой, но едва ли не самое древнее и таинственное на свете. Семена этрога были найдены в месопотамских раскопках, относящихся к четвертому тысячелетию до нашей эры. Первое из дошедших до нас еврейских изображений плода этрога находится на серебряной монете 136 г. до н. э. А футляры для этрогов давно стали одним из основных жанров художественной юдаики.

Самые крупные и гладкокожие этроги, иногда напоминающие по форме артиллерийский снаряд, иногда более округлые, принадлежат к сорту, называемому по идишской традиции «йеневер» — то есть, генуэзский. В Италии этот же сорт именуют «диаманте». Генуэзский сорт происходит — так же, как и корсиканский, коринфский и критский — от тех этрогов, которые завез в Европу Александр Македонский. На самом деле такие этроги выращивались только на юге Италии, в Калабрии, а из порта Генуи развозили их в прежние времена по всему ашкеназскому миру. В Российской империи этот сорт стал излюбленным в хасидских кругах и до сего дня остался практически незаменимым для Любавичских хасидов, которые разводят генуэзские этроги с момента основания Кфар-Хабад в Израиле. Особое отношение к этрогу основано на традиционном предании о том, как Моисей был нарочно перенесен с горы Синай в Италию, чтобы увидеть, что такое настоящий «плод великолепного дерева», о котором говорит заповедь Всевышнего.

Сефардские евреи предпочитают марокканский сорт, до сих пор произрастающий в горах Северного Марокко. Его слегка вытянутая яйцеобразная форма с мягким заострением к концу действительно наиболее гармонична. Драгоценная кожура кажется произведением вдохновенного златокузнеца. Марроканский этрог, хоть обычно и не велик, зато отвечает самым возвышенным представлениям о формальном совершенстве. Когда я вижу такой этрог, во мне пробуждается сефард.

Йеменский этрог, таймани, завезенный в Эрец-Исраэль из Южной Аравии, имеет более грушеобразную форму с наиболее четким разделением на узкую переднюю и широкую заднюю части.

Особо остроносые, с длинным побегом, этроги – сорта РАМИ (Рабби Михоэла Йегуды Лефковича), о которых Хазон Иш сказал: «Это этрог». Он же благословил и велел выращивать сорт Гальперна, самый продолговатый и пупырчатый, по форме сильно напоминающий огурцы на картинах мастеров итальянского и испанского Возрождения.

И, наконец, Браверман – некрупный, кривоватый, корявый, чрезвычайно бугристый и практически лишенный мякоти, но зато самый эфирный сорт, который, пожалуй, более всех прочих разновидностей выражает эстетический идеал нашей странной страны. Этот этрог выращивает в Израиле со времен основания Петах-Тиквы семейство Браверман и сорт назван в их честь. Именно об этом этроге Рабби Йегошуа Лейб Дискин (Брискер Ребе) некогда сказал: «Это мое дерево».

Упомянем также совершенно не кошерную, не имеющую к нам никакого отношения разновидность цитрона – «Пальцы Будды» из Китая и Индокитая. Выглядят эти плоды в полном соответствии с названием.

В пищу по всему миру идут цукаты, которые готовят из этрогов, по-разному обрабатывая цедру, составляющую основную массу плода. Цукаты обычно можно купить в израильских лавках пряностей и «здоровой пищи». В Китае целыми свежими этрогами принято ароматизировать помещения, а сок добавлять в воду для полоскания особо ценного белья. Из цедры и цветов дистиллируют эфирное масло, которое обладает антибиотическими свойствами и также используется в парфюмерии. Но былое величие этрога, в древности снискавшее ему славу панацеи чуть ли не от всех недугов, сегодня почти забыто. Стоит, однако, упомянуть, что этрог считался идеальным антидотом против многих ядов, обезболивающим и антиревматическим средством, а также одновременно транквилизатором, стимулятором и афродизиаком.

Интересные исторические свидетельства об этрогах мы находим в Мишне, где приводится история об одном из священников-саддукеев, который, возливая вино на жертвенник, «пролил его себе на ноги, и побил его весь народ своими этрогами». (Трактат Сукка 3:5) Замечательный пример праздничного благочестия и бесценная иллюстрация того, какого накала достигали внутриеврейские религиозные войны.

В том же разделе рассматриваются различные условия, делающие этрог не кошерным для праздника: большой и сухой, темный (негритянский), белый (по поводу зеленого мнения разошлись), треснувший, щербатый и, конечно же, с отвалившейся головкой. Не говоря уже о плодах, использовавшихся в языческих культах. Допустимый размер этрога – от размера ореха или яйца до такой величины, чтобы два плода можно было бы удержать одной рукой (а Рабби Йегуда говорит: даже [если обхватит] двумя руками один).

Еще одна запись свидетельствует о том, что немедленно по окончании праздника «дети бросают свои лулавы (пальмовые побеги) и съедают свои этроги» (4:7).

Вечнозеленая листва, ароматные белые цветы и удивительные плоды, о которых, собственно, и пойдет речь, с небольшой головкой (на иврите «питам») – остатком чашелистиков на кончике плода, пребывают на дереве одновременно, во все сезоны, что служит одним из оснований для толкования библейского стиха: И возьмите себе в первый день (праздника Суккот) плод дерева ?????(hадар) [в арамейском переводе Онкелоса ??????????? (этрогин)], побеги финиковой пальмы и ветвь дерева густолиственного, и верб речных, и веселитесь пред Господом, Богом вашим семь дней. ( Ваикра, гл. 23, ст. 40) РАШИ объясняет hадар следующим образом: тот, что пребывает (hа-дар) на дереве своем из года в год, и это – этрог.

Основное значение слова hадар – великолепие, блеск. И с этой характеристикой этрога трудно поспорить. Мидраш Танхума приводит, пожалуй, единственный пример в истории, когда великолепие этрога затмилось:

Жена Потифара слегла от неудовлетворенной страсти к Йосефу. Все ее египетские подруги пришли навестить ее и спросили: «Чего тебе не хватает, что ты так страдаешь?» Она ответила: «Хотите увидеть? Я вам покажу». С этими словами она велела каждой из женщин принести этрог и серебряный нож. «Очистите этроги!» — велела она подругам. И тут же призвала Йосефа. Заглядевшись на него, они начали резать собственные пальцы вместе с этрогами. Кровь капала с их рук, но они ничего не почувствовали. «Вот видите, — сказала она, — достаточно одного взгляда, чтобы влюбиться в него. А что сказать обо мне, вынужденной всё время находиться рядом с ним? Его безразличие делает меня больной». С тех пор Йосеф прославился своей красотой. Ежедневно его посещали роскошно одетые аристократки, а некоторые доходили до того, что представали перед ним обнаженными. Йосеф опускал глаза и отказывался смотреть на них.

Аромат этрога невозможно забыть. Он вызывает чувство почти экстатического восторга. Стоит мне оказаться перед Суккот возле прилавков с этрогами, и я теряю голову и помимо собственной воли начинаю воображать, что жизнь прекрасна.

Рассказ Шмуэля Йосефа Агнона «Этрог» начинается с описания живой картины, которую можно наблюдать и сегодня:

Желающий увидеть, сколь приятна народу Израиля заповедь этрога, пусть отправится в дни между окончанием месяца элуль и праздником Суккот в квартал Ста Врат. Всегда жухлый, будто лишенное соков растение, квартал в эти дни превращается в сад этрогов, пальмовых побегов и миртов, благодаря изобилию переполненных ими лавок. Из всех кварталов сходятся в те лавки евреи, стоят и проверяют этроги, пальмовые побеги и миртовые ветви или высказывают о них свое просвещенное мнение. И даже старцы, весь год не выходящие из дому по слабости или из опасения умалить Тору, являются купить этрог. В силу великой важности заповеди этрога дают они себе труд самолично выбрать его. Ибо этрог, который другие выбрали для человека, не похож на тот этрог, который он выбрал для себя сам. И вот носятся старцы от двора ко двору, из лавки в лавку, будто вернулась к ним юность. А лавочники снуют и подносят полные этрогов коробки, в соответствии с почтенностью клиентов и с имеющейся в их распоряжении наличностью. […] «Знай же, что в этом году, когда опасны все дороги, я сам рискнул отправиться к Иордану и в прочие недобрые места и доставил оттуда этроги, пальмовые побеги и мирты, каких не видывал Иерусалим даже в мирные годы. А если скажет кто: вмятина на этом этроге, так ведь в такой вмятине главное его достоинство. Ведь дерево, с которого ела Хава, было этрогом, и оставили ее зубы на этроге след вроде этой вмятины». Так лавочник старался подсластить всякий недостаток. (перевод мой — Н.З.)

Всё дальнейшее содержание рассказа призвано утвердить примат этики над эстетикой, благородного поступка — над внешним блеском и великолепием. Праведный Рабби Шимшон Аарон Полонский, посвятивший всю свою жизнь заступничеству за бедных и обездоленных, отдает свой купленный по очень дорогой для него цене этрог девочке, чтобы избавить ее от гнева отчима, а сам для исполнения заповеди вынужден одолжаться. Прекрасным является не внешнее совершенство этрога, а самоотверженная доброта праведника.

Мидраш сравнивает этрог с мудрецом Торы. Прекрасный этрог может быть найден на дереве в любой сезон. Так и подлинный мудрец и цадик (праведник) должен принимать Божью волю всегда и понимать и в радости, и в горе, что всё есть часть Господнего замысла.

Еще один мидраш уподобляет этрог ученому праведнику: Что такое этот этрог? Есть в нем вкус, и есть в нем запах, так и Израиль, в котором есть люди Торы и добрых дел. Что такое этот финик? Есть в нем вкус, и нет в нем запаха, так и Израиль, в котором есть люди Торы, лишенные добрых дел. Что такое этот мирт? Есть в нем запах и нет в нем вкуса, так и Израиль, в котором есть люди добрых дел, лишенные Торы. Что такое эта ива? Нет в ней ни вкуса, ни запаха, так и Израиль, в котором есть люди без Торы и без добрых дел. Сказал Всевышний: все они связаны в одну связку и искупают друг друга. И если так вы поступаете, тотчас же Я возвышаюсь». (Ваикра Раба 40)

Богатый отчим, кичащийся «украшением заповеди» и готовый жестоко наказать и обидеть невинное дитя, ненароком повредившее головку плода и испортившее ему «представление» — злодей, конечно. Но это слишком очевидно и в комментариях не нуждается, так же, как и самоотречение праведника. Гораздо более сложным оказывается вопрос о том, почему девочка попала в эту неприятную историю.

Именно красота и притягательность плода таят в себе опасный соблазн. Согласно Мидраш Раба (30:14) четыре вида растений соответствуют разным частям тела, и все их необходимо «взять в руки». Этрог символизирует сердце, а сердце часто соблазняется.

Соблазн красоты зачастую приводит неопытную душу на грань несчастья. Источник одновременно прекрасного и зловещего образа этрога сокрыт в библейской истории о плоде с Дерева Познания Добра и Зла, росшего в Райском Саду, на которую ссылается хитрый лавочник Агнона. В трактате «Брахот» (40:1), а также в мидраше Брейшит Раба (40:5) со слов Рабби Аббы говорится о том, что именно этрог и был тем самым деревом. Сказано в Писании, что не только плод, но и всё дерево было прекрасно на вид и приятно на вкус, и существует маловероятное мнение о том, что во времена Мишны и Талмуда в пищу употребляли разные части дерева. Каббала утверждает, что заповедь этрога призвана совершить «тиккун» — исправление первородного греха.

А теперь вспомним другой рассказ, с тем же, что и у Агнона, лапидарным названием (в русском переводе Р. Рубиной — «Цитрус»), который написал несколькими десятилетиями раньше Шолом-Алейхем. Из этого рассказа я, как и многие другие ассимилированные детки, любившие, однако, доступное еврейское чтение, впервые узнал о существовании этрога. У Шолом-Алейхема происходит нечто очень похожее на историю с сироткой. Маленький мальчик, постоянно подвергающийся унижениям и побоям в хедере и прозванный Лейб-Дрейб-обдирик, не может устоять перед искушением и откусывает головку этрога, которые впервые за все годы купил к празднику его бедный отец. Поводом к такому сумасбродному поступку служит запрет трогать плод. Мучимый соблазном, Лейбл думает о том, что «если бы Бог не указал, какие плоды можно есть, а какие нельзя», Змей не имел бы никакой власти соблазнить людей, и мы бы до сих пор прогуливались в Раю.

Несколько слов, сказанных матерью: «Только допусти его, и он откусит головку у цитруса», — были для Лейбла смертельным ядом, в него проникла отрава. […] Не успевает он освободить цитрус от пакли, как ему ударяет в нос пряный запах, райское благоухание; не успевает он оглянуться, как цитрус уже у него в руках. А головка подмигивает ему: «Хочешь получить удовольствие? Хочешь почувствовать райский вкус? Тогда возьми и откуси меня!»

Мальчик скрывает грех, прилепляя откушенное на место слюной, мучается кошмарами и угрызениями совести, но Бог совершает для него чудо: головка отваливается от этрога в руках столяра Залмена.

Лейбл и сам не знал, плясать ли ему от радости, что Бог сотворил чудо, или плакать над папиным горем, над мамиными слезами и над позором столяра? А, может быть, ему броситься к столяру Залмену и расцеловать каждую морщинку на его лице, расцеловать его грубые руки с пальцами в клею, с красными от лака ногтями, за то, что он стал его ангелом-избавителем? […] Лейбл не мог отвести глаз от отцовского лица, от покрасневших век матери, от рук столяра и от цитруса, который валялся на столе, желтый, как воск, мертвый, без головы, настоящий покойник.

Этот небольшой рассказ для детей и сегодня кажется мне непревзойденным шедевром. Трудно лучше и вернее сказать о влечении и страхе, о вине и невинности, о правде и лжи, о красоте и уродстве, о жизни и смерти, о путях человеческих и Господних.

Если и прав был Хаим Нахман Бялик, заявивший, что евреи – народ, лишенный блеска и великолепия (hадар), то нам же дано свыше прекрасное средство для преодоления этого мелкого несовершенства — «при эц hадар» – этрог, приближающий грядущее спасение и напоминающий о райском саде.